На самом деле всё было (не) так

Опубликованно 20.11.2022 23:42

Рoвнo 100 лeт нaзaд умeр Мaрсeль Пруст — сoвсeм eщe нe стaрым чeлoвeкoм, eму был 51 гoд, и oн дaжe нe успeл быть жизни увидeть пoлнoe издaниe свoeгo глaвнoгo трудa, грaндиoзнoгo рoмaнa в сeми чaстяx «В пoискax утрaчeннoгo врeмeни».

Любoпытнo, чтo Пруст в ХХ веке считался писателем исполнение) рафинированных интеллектуалов, его наименование можно было услышать ото других писателей, от философов, публицистов, филологов. В общем, будто называется, «писатель не пользу кого всех». Но вот наступил XXI все, и спустя два десятилетия спустя время его начала совершенно по всей видимости, что роман Пруста говорит о нас сегодняшних много точнее и яснее, чем что под руку попадет другое произведение мировой литературы. Пруст лишних) стал близким, доступным и необходимым, потому-то его сегодня так энергетически переиздают и читают.

Всё сие не потому, чтобы нам было особенно любопытно и понятно то вымышленное подпространство между Бальбеком и Комбре, в котором застряли персонажи романа. И инда не сами герои с их злоключениями и миллионом ссылок получай забытые произведения искусства. Захватывающе другое. Весь роман построен получи том, что главный тантал анализирует свои же собственные ощущения с раннего детства по зрелого возраста, обнаруживая, что-нибудь он, вроде бы, видит полно вокруг, замечая миллионы деталей, гордясь своей наблюдательностью, — и любое же не видит главного, того, как впоследствии определит его оживление. Что он помнит короб поступков и слов окружающих его людей — и в так же время герою, Марселю, требуются кой-когда десятилетия, чтобы разобраться в волюм, что всё это значило. Сказочник снова и снова возвращается к событиям своего прошлого и с каждым сообща интерпретирует их по-новому. Вотан званый вечер может кредитовать в романе двести страниц, а вслед за тем оказывается, что мы заодно с Марселем увлеклись не тем, нате что нужно было преобразить внимание, а между тем сие напрямую касалось главного героя, сие была не чужая, а его многолетие, и в тот момент она на ять изменилась, а он ничего невыгодный понял.

Память вновь и ещё играет с ним злые шутки, и Марсель становится до сего времени наблюдательнее. Кажется, что инициативный опыт должен бы уберечь его от заблуждений, а божок почему-то опять упускает ядро. Итог — с любимыми девушками приставки не- получилось, друзей не осталось, как-то главное упущено, а словно именно — неясно. Утраченное век не вернешь, даже у себя в голове.

Эйдетизм — вот что стало одной изо центральных проблем человечества на сегодняшний день, поэтому оно так скопидомно вчитывается в Пруста, пытаясь наметать глаз на его ошибках. Проклятием Марселя была его заметливость, наше проклятие — информационная множество, в которой мы находимся. Получи и распишись нас обрушиваются факты и домыслы, комментарии и аналитика, анонс и пропаганда, соцсети и баннеры получай улицах. Мы воспринимаем сие, что-то запоминаем, однако всё чаще попадаем в ловушку своей памяти. Создаем пользу кого себя мифы о себе, своем времени, своей стране и своей планете, дай вам в какой-то момент материальность, ворвавшись в эту уютную конструкцию, беспощадно разрушила ее. Же последовательно и честно отматывая дата назад, мы вслед следовать Прустом можем найти до сей поры причинно-следственные связи, установив которые наша сестра можем узнать о себе правду. Пруст дал далеко не сюжет, Пруст дал рекомендация.

Сложность, конечно, в том, почто наша индивидуальная память вступает в связь с памятью коллективной, чужим опытом, которому нам доводится довериться, иногда без веских оснований. В такой степени, Марсель, разыскивая пропавшую Альбертину, пьяный поверить любому, кто взять хоть что-то расскажет о беглянке. И нам никак не дано узнать, насколько его концепции верны. Около нас слишком много чужого опыта, в чем дело? же делать с ним? Слышать не захотеть? Принять? Проверять до бесконечности?

Лишь недавно была мода нате миф о 90-х. «Лихие» они может ли быть нет, эпоха романтиков река разочаровавших циников, больших надежд и перспектив alias фундаментальных крушений всего и все? Из каждого утюга 90-е (нежданно- начали кричать о себе, объявляя, почему всё было вот манером), а не эдак. И мы, которые жили в ведь время, в итоге переплели близкие воспоминания с «ранее неизвестными фактами», столкнули свою парамнезия с навязанной — и так и не быть по сему друг с другом о том, ровно случилось. Сейчас тренд нате миф о «сытых нулевых», об этом времени снимаются фильмы и сериалы, пишется ностальгическая письменность, эти нулевые вдруг оказались отброшены для невероятное расстояние от нас. И наша мнема вновь буксует: секунду, чай это было только минувшее! Что же случилось вслед за этим с нами? Какими мы были, в что верили, чему негодовали, слабо шли?

В этом году возник ранее новый миф — о десятых годах, которым это) (же) (самое) время никто не придумал меткого эпитета, да собственно мифологем накопилось хватит за глаза, чтобы выстраивать из них целые историософские системы, сталкивать картины решетка, развивать конспирологию и показательную борьбу с дезой. Мало-: неграмотный слишком ли быстро интересах мифа? Уж десятые да мы с тобой должны бы помнить обильно хорошо. Но последние три лета оказались такими интенсивными в области тектоническим сдвигам, что в обществе прошлым и этими десятилетиями — сделано пропасть. Можно работать с памятью, и всего на все(го) Пруст поможет нам мало-: неграмотный впасть в заблуждение о том, чисто и что было на самом деле.

А так-таки нам еще нужно припомнить то, чему мы могли маловыгодный быть свидетелями. Восьмидесятые? Шестидесятые? Сороковые? Допустим, допустим, кто-то может откопать всё это внутри личной памяти. Так нам неизбежно придется «вспомнить» тридцатые и двадцатые, революцию, Первую мировую, начинание ХХ века, декабристов — и до настоящего времени дальше, раскапывая в этой памяти объяснения тому, с нежели мы имеем дело пока. Из-за чего нас одолевает каста безотчетная тревога, это осязание зыбкости, эта невозможность разобраться в томишко, о чем спорят уже восемь миллиардов людей плечом к плечу с нами.

Пруст помогает нам покрыться льдом на этот страшный стезя и понять его принцип. В фундаментальном очерк о Прусте Мераб Мамардашвили охарактеризовал сие как «инфернальный цикл разыскивания до всем точкам пространства и времени, идеже ты не можешь тереться, не можешь объять любое точки пространства и времени, — и твоя милость бежишь… Если вы помните, в аду у Данте принимать образ бегущих, которые наказаны тем, что-нибудь всё время должны мчать(ся) сломя голову. Есть экий бег, внутренний бег, который-нибудь страшнее нас изматывает, нежели бег физический, внешний». Нынешний путь за каждого с нас никто не проделает, добро бы желающих очень много. Может, Пруст мало-: неграмотный был первым, кто об этом рассказал. Да у него всё объяснено особо подробно — и, кстати, очень увлекательно.

Творец — кандидат филологических наук, кинокритик, журналист «Известий»

Позиция редакции может приставки не- совпадать с мнением автора

Читайте равно как

Реклама

Категория: Культура