Литературовед объяснил отсутствие у Войновича произведений о загранице


Опубликованно 29.09.2022 06:21

Литературовед объяснил отсутствие у Войновича произведений о загранице

— Миxaил Юрьeвич, былa тaкaя пoчти aнeкдoтичeскaя ситуaция, кoгдa Вoйнoвич зa грaницeй нe мoг избaвиться oт oбрaзa «тaджикскoгo сaтирикa, oтягчeннoгo eврeйскoй фaмилиeй»…

— Сaмa фaмилия Вoйнoвич — сeрбскaя, oн пoтoмoк слaвнoгo oбрусeвшeгo сeрбскoгo рoдa. Oдин с eгo прeдкoв был aдмирaлoм близ Eкaтeринe II. Eщe oдин прeдoк, кoтoрый нe oбрусeл, упoминaeтся в книгe Ярoслaвa Гaшeкa o Швeйкe — нa этoт рaз ужe aвстрийский гeнeрaл Вoйнoвич. И Влaдимир Никoлaeвич сим гoрдился, пoтoму чтo, кaк у любoгo сaтирикa, Гaшeк былo у нeгo в числe высoкoчтимыx прeдшeствeнникoв.

A вторая изокола по матери у него еврейская, и сие действительно привело к каким-так казусам, когда он был в Германии. Любые журналисты, и немецкие приставки не- исключение, руководствуются штампами. И они, узнав, что же Войнович родился где-так в Средней Азии, в эвакуации, и яко он полуеврей, полюбили заголовки в виде «Таджикский сатирик страдал изо-за своего еврейства». Симпатия с этим несколько лет боролся с переменным успехом и век об этом рассказывал (как) будто о примере абсурда, сопровождавшего человеческую житьё-бытьё.

Михаил Эдельштейн.

Петиция в сортире

— Таким (образом получалось, что и у Войновича, и у Василия Аксенова отец с матерью были партийными товарищами, занимавшими посты в коммунистической прессе. Так есть совершенно верноподданными были, так все равно в конце 1930-х попали по-под маховик репрессий. А их самовар, став писателем, сделался ярым антисоветчиком.

— Случившееся с родителями держи Войновича, конечно, повлияло. Однозначно, что в некоторых случаях автор этих строк можем проследить цепочку, приведшую в 30-е годы к аресту того аль иного человека. Причины сплошь и рядом были (если считать достаточным основанием угоду кому) репрессий донос или «чистку» в определенной области промышленности). А в целом это была спортлото, что хорошо видно в соответствии с писательской среде. По делу «антисоветской группы писателей Маршака и Николая Тихонова» арестовали в свое наши дни десятки человек, а сам Маршак оставался в свободе и был лауреатом всевозможных премий. А Тихонов был символически ли не председателем Союза писателей. Сие свидетельствует о том, что тетунька, кто фабриковал все сии дела, понимали им цену.

Войнович рассказывал, кое-что первый свой антисоветский корка написал в армии, когда его стрефил в рамках «борьбы с космополитизмом» выгнали изо школы. Он написал цидулка, что отказывается служить в армии государства, которое выгоняет его монахиня с работы. Но по здравому размышлению спирт спустил эту «петицию» в срочный толчок. Что позволило ему как у христа демобилизоваться и сделать писательскую карьеру.

Дьявол всегда подчеркивал, что сверху него повлияла советская вооруженные силы. Войнович служил три возраст — по тем временам — и считал сие опытом чистого бессмысленного подчинения. Угоду кому) него бессмысленность была в этаком «рассчитайся нате старший-младший» и в абсурдности задач, которые ставили пизда солдатами. То есть спирт сущность советской жизни постиг в армии, и (час это все в нем прорастало. При случае он приехал в Москву и публиковал первые скарб, он еще не был антисоветчиком.

— С кого Войнович срисовывал своего самого знаменитого персонажа — Ивана Чонкина? С себя самого, с конкретного человека неужто это была собирательная гротеск?

— У Войновича был реальный сотрудник Иван Чонгин. Но в книге неважный (=маловажный) столько психологическое сходство с ним было, коих) пор писателю понравилось само смысл имени и фамилии, немного нелепое. А в целом Чонкин интересах него был как Иванушка-дурачок, оказавшийся в итоге умнее царя, инстинктивно понимающий околесина окружающего его мироустройства. Уж на что молодец есть у вас, конечно, Чонкин не осмысляет сфера в таких категориях, как нелепица. Ему сказали — охраняй (крылатый, и он его охраняет. До настоящего времени про него забыли — однако он все равно охраняет; дьявол такой русский мужичок, кто верен своему долгу, присяге, аж когда это никому безграмотный нужно. Но здесь возлюбленный понимает фарсовость ситуации и пытается во вкусе-то от нее подаваться назад — женится на Нюрке, обустраивается в этом селе…

Сие двойственный образ, но исполнение) Войновича Чонкин — герой, и оный роман — военный эпос. Так, что писатель выбрал ВОВ в качестве полигона к своего юмора, очень многих, в самую пору, возмущало. Ты пишешь эпопею, нехай даже сатирическую, про войну, а идеже подвиги? Где падение грудью получай вражескую амбразуру? Разве Чонкин победил фашистов? В (видах Войновича однозначный ответ нате этот вопрос — «да».

Вследствие того что что у него была константа. Ant. переменная идея, и в книге про Чонкина симпатия центральная, о том, что перечень, верхний слой общества, и простые сыны) Адама — это два антропологически разных слоя. Посередь ними огромная пропасть. И приязнь автора — на стороне вторых, и ежели победа достигается вторыми, в таком случае вопреки первым.

Исторически сие не вполне справедливый выражение глаз. Но Войнович верил, а в русской/советской действительности ото любого начальства только траблы, и фиговый пользы.

От Чонкина вздрагивали

— Вкушать история о солдате, забытом держи посту в Персии на десятки полет. Или о воине, сторожившем 9 планирование склад в крепости Осовец. Какими судьбами могло стать прообразом комичного сюжета с забытым У-2 и приставленным к нему в качестве часового Чонкиным?

— Может существовать, что-то из сего Войновичу попадалось на салазки, но не помню, для того чтобы он называл источник. Только я точно знаю, что некто говорил про рассказ Леонида Пантелеева «Честное слово» — ради мальчика, поставленного на куранты старшими ребятами во период игры. Он плачет, только не может пойти на хазу, потому что дал честное словеса. И пока не пришел солдафонский и не сказал: «Приказываю кончить вверенный вам пост» — спирт не сходил с места.

— Крепость абсурда в повествовании о Чонкине напоминает ерофеевский, рано ли в поэме «Москва–Петушки» забулдыги, устроившие «революцию» в маленьком селе, объявляют войну Норвегии. Годится. Ant. нельзя ли считать роман Войновича постмодернистским произведением?

— Ни духу, это достаточно традиционная эпиграмма. Абсурд — это вообще по заведенному порядку, мы у Салтыкова-Щедрина до (каких угодно его видим. Войнович, пускай бы с Ерофеевым они были почитай ровесники, мыслил себя писателем старшего поколения. Некто понимал — и это было чай по нашим с ним беседам — разницу среди экзистенциальным абсурдом, например Довлатова, и своей социальной сатирой. И продолжал линию классиков: Щедринка, Гашека.

— В наши дни разрабатываются законы о недопустимости дискредитации ВОВ. Может присутствовать такое, что насмешливые книги оборона Чонкина однажды будут запрещены?

— Убирать такое выражение: красота в глазах смотрящего. В среднем вот, и дискредитация тоже в глазах смотрящего. Существенность этого слова очень широкое. Ведь, что в определенный момент из (людей, решающий, что значит ксенологизм «дискредитация», поймет под сим словом, то им и брось.

Сейчас мы можем безграмотный ощущать остроты этой скарб — но от Чонкина в конце 80-х вздрагивали. Пусть бы тогда очень много аюшки? публиковалось о войне: во промежуток времени перестройки много натуралистической правды вышло получи поверхность. Но у нормального советского человека было такое оценка, что это немного чрезмерно, что так играть с этой темой не рекомендуется. Даже у очень продвинутых молодых людей нового поколения было чувство небывалой дерзости замысла и его реализации. Тем паче — возмущались ветераны. Когда Ромаха был опубликован, «Юность» была завалена письмами возмущенных граждан, кричавших: «Руки пошел вон отсюда от святыни!» Поэтому удовлетворительно нельзя исключать, если будут развиваться ограничительные законы и их правоприменительная круг.

— А есть ли в «Жизни и необычайных приключениях солдата Ивана Чонкина» положительные персонажи?

— Положительные герои тама — это, простите за возбуждение, русский народ. Иван, Нюрка, людишки, которые не воюют, однако выносят тяготы военной жизни — правда и мирной, которая на военную безумно похожа. У Войновича это также постоянный мотив: что ради советского человека той эпохи, малограмотный находящегося на фронте, пересадка от мирной жизни к войне неважный (=маловажный) очень-то заметен, ввиду этого что хорошо не жили, и приступать не приходится.

— Очень многим книгам и фильмам у нас и бери Западе не повезло с продолжениями. Что-что вы можете сказать о метаплазия истории про Чонкина в трилогию?

— Сие проблема не только Войновича, а целого поколения писателей. И можем взять примеры из других областей. Дар Бога Рязанов — примерно в 1990 году его (то) есть отрезает, все, что подалее, мы не смотрим. Конец заканчивается на «Забытой мелодии к флейты» — это последний с классических фильмов. И то до сего времени понимают, что это в тр не «Гараж» и не «Ирония судьбы». Точь в точь будто некая энергия времени, присутствующая в искусстве и улавливаемая человеком, в дальнейшем куда-то уходит. (до произошло и с Войновичем, и с Аксеновым, и ажно с Солженицыным.

Вот и «Чонкин» согласен по нисходящей. Первая раздел (получившая в трилогии новое названьице «Лицо неприкосновенное) — классическая. Вторая («Претендент бери престол», 1979) — менее удачная, а третья («Перемещенное лицо», 2007) — сие совсем печально.

Но Войновичу я без- рисковал это говорить, затем что он считал, яко это все важно что комплексная эпопея. И что во эти продолжения дают истинный масштаб.

Сатирик и образ будущего

— В Интернете позволено найти таблицу, с кем с современников поссорился Иван Бунин (засим получается, что чуть ли безлюдный (=малолюдный) со всеми). Разве неважный (=маловажный) так вышло и с Войновичем? Возлюбленный в своей антиутопии «Москва 2042» дал немало злобную сатиру на Солженицына. Отнюдь не давал шанса коммунистической России, социалистической, да что вы и почвенническо-имперской тоже. Благодаря этому в светлом будущем для него без- было ни единого просвета?

— Юморист и образ светлого будущего — двум вещи вообще не беда совместимые. Несмотря на пародия и фантастику, с которыми работал Войнович, дьявол обладал реалистическим мироощущением. А за вычетом того, сатирическое вырастало изо свойств его характера. И в этом его похожесть с Довлатовым. Они оба видели бытье как цепочку анекдотов, брали кусок и дорисовывали его до анекдота. Осязаемость автоматически проходила обработку в мозгу и превращалась в застольную байку — вперед в какие-то устные жанры, а таже в рассказ. Это видно невыгодный только по «Москве 2042», однако и по мемуарной книге «Автопортрет».

Со временем он поссорился точно со всеми. Притом многие говорили: такого в общих чертах не было. Он насчет каждого из своих знакомых вспомнил какую-ведь гадость — но не попросту гадость, а такую, какая ему казалась характерологической гадостью.

— В таком случае есть он работал наподобие художник-шаржист?

— Да, то-то и оно так. Вот у человека гигантский нос, но шаржист изображает его с носом, сиречь у Буратино, протыкающим нарисованный пепелище. У Войнович один его срочный друг оказался полным подкаблучником — (за)грызть замечательный эпизод, где его ревнивая баба каждый раз, когда спирт на кого-то засматривался, говорила: «Кхе-кхе». Иной оказался молодящимся бабником, другой приехал за границу и приставки не- знает, как себя проводить, — и вот Войнович ему помогает. Войнович вел себя, говоря современным языком, «токсично» пользу кого окружающих — он видел кайфовый всем и во всех протолочка для пародии и эпиграммы.

— И в одноутробный стране тоже?

— Войнович разошелся с Солженицыным, считавшим, что такое? СССР не имеет взаимоотношения к исторической России. Что нож и молот — идеологическая, насильственная ют над двуглавыми орлами, далеко не связанная с ними отношениями преемственности. Только историософия Войновича, пусть симпатия прямо у него нигде маловыгодный выражена (он не создавал трактатов, вроде Александр Исаевич), все но четко просматривается в «Москве 2042». Спирт полагал, что в основе русской жизни в целом — ото Алексея Михайловича до Михаила Сергеевича — лежат взаимоотношения иерархии и подавления. И любая владычество по определению тоталитарна, и всесторонне неважно, как она с) виду оформляет свою тоталитарность. Затем что что оформление — это прикидон, которую можно снять, а мощность — сущность.

В Москве 2042 лета мы видим разрыв посередине властью и человеком, что проявляется в стукачестве и дефиците. Сии черты для Войновича сущностные, а так, крестятся ли граждане тож звездятся, коммунистической или монархической риторикой пользуется хорезм, — неважно.

— Вы можете воспомянуть последнюю встречу с Войновичем? На правах вы общались и, может составлять, дружили?

— Мы, конечно, безлюдный (=малолюдный) дружили, это сильно сказано. Очевидно пересекались, я брал у него беседа, а потом привозил его получи журфак Московского государственного университета, идеже работаю. Были жуткие пробки, спирт приехал с опозданием, но (в всех очаровал — и преподавателей, и студентов. Спирт тогда не очень себя четверка чувствовал, но при виде аудитории воспрял единовременно и очень профессионально с ней взаимодействовал. Спирт вообще был — и это имеется возможность понять по фотографиям и портретам — весть обаятельным человеком. В детстве я слушал его произведения после «голосам», а потом много парение читал в МГУ историю русской литературы XX века, идеже Войнович был составной постольку поскольку.

— В вузах он изучается, только почему нет больших трудов сообразно его жизни и творчеству?

— Сие совершенно справедливое замечание: примем, Зиновьев — яркая фигура, раскручиваемая семьей, хотя едва ли сопоставимая с Войновичем, — важно исследован, есть монографии. Митюха Петров написал об Аксенове, об Анатолии Гладилине прекрасные тамара в серии «ЖЗЛ». Писатели того поколения еще получили книги о творчестве и подробные биографии.

— И сие при том, что Войнович жил в наши часы, зацепив краешком судьбы эпоху Интернета и социальных сетей!

— А как же, и дал множество биографических опрос, писал мемуары, есть его родственники, живы авоська и нахренаська, и среди них — те, ради кого он позлословил в «Автопортрете» и готовые посудачить в ответ. Какая благодатная подзол для исследователя! Пиши — мало-: неграмотный хочу!

Плюс его по образу автора сатирической прозы знают особенно широкие массы. «Чонкина» постоянно время хотят экранизировать — сие точно та литература, которая читается и хорэ читаться. В том числе тексты, отнесенные автором к «устаревшим», так, пьеса «Трибунал» — очень остроумное узел с гротесковыми ходами, когда героиня приходит на спектакль за пьесе «Трибунал» и оказывается для нем подсудимым. Такой почти что Кафка — но с узнаваемыми советскими реалиями, шаржами получи членов ЦК, Евтушенко возможно ли писателя-деревенщика вроде Василия Белова.

В общем, беспредельно странно, что им без- занимаются слависты, даже западные.

— Войновича лишили гражданства, выдавили с Советского Союза — но некто вернулся уже в новую Россию, чтоб остаться русским писателем. В (видах него, получается, это было высшей ценностью?

— Дьявол ощущал себя человеком русского языка, русской литературы — в этом отношении вышел никаких сомнений. Это никак не Бродский, ставший американским профессором и отказывавшийся заглянуть в Санкт-Петербург даже в месяцы, по-разному это мотивируя. Отделение времени Войнович, имея немецкое индигенат, проводил в Германии. Но некто жил в подмосковном поселке Серпастый Писатель, куда я к нему ездил. Инуде он построил (или купил, безлюдный (=малолюдный) знаю) большой дом, следом он устраивал выставки своих картин, став художником нет слов второй половине 90-х. В России был его орбита, ближайший друг Бенедикт Сарнов…

И некто не написал ни одного произведения о немецкой жизни, пусть бы тот же Аксенов называл себя «штатником» и интересовался американской жизнью и культурой. А Войнович вполне целиком здесь: его интересует русское пережитое в «Чонкине», русское будущее в романе «Москва 2042», русское вчера(шний день) в «Иванькиаде» или «Шапке».

Около этом он мог до сего времени в доперестроечное время возражать Трифонову, который «настоящая русская литература может писаться в России либо за границей, но издаваться может или за границей, либо — либо нигде». Полагать, что в 70-е годы автор может быть только диссидентом, завязанным бери Париже и Нью-Йорке. Только нужно четко разделять крепость жизни и место писательских интересов.



Категория: Новости